«Чтобы человека в тюрьме убить, его бить вообще не обязательно. Достаточно создать условия, от которых он потихоньку загнется сам. Когда я прочитал про Машу [Колесникову], меня ее история зацепила, потому что я сам год назад в карцере думал, что, наверное, уже из него и не выйду», — говорит бывший политзаключенный Андрей. Мужчина тяжело переносил коронавирус, когда попал в ИВС, и прошел несколько этапов «лечения» за решеткой. С этим же столкнулся и диджей с уличных протестов Папа Бо. Сейчас они оба в безопасности, а Мария остается в руках сотрудников колонии. Как выглядит лечение для задержанных и осужденных и как относятся к ним, когда никто не видит, — в монологах мужчин.
«Конвоиров обязали сидеть в защитных костюмах. Поверх — бронежилеты, ремни с пистолетом и рации»
Папа Бо — Александр Богданов, арт-директор культурного центра «Корпус», диджей, выступавший на улицах Минска во время протестных маршей. За это 2 сентября 2021 года музыканта задержали и поместили в ИВС на Окрестина, позже — в ЦИП. Он рассказывал, что при задержании его сильно избили, сломали три ребра и порвали селезенку. По словам Александра, подтверждающее это медицинские документы остались в Минске. Сам же он теперь живет в Грузии, куда уехал спустя пару месяцев после того, как его 17 декабря 2021 года приговорили к трем годам «химии».
— Когда меня задерживал ГУБОП и выбивал признательные показания для видео, били ногами по бокам. Сильно болело в боку, в районе ребер. Когда я поступил на Окрестина, говорил медработнику об этом — внимания никто не обратил. Два дня в камере боль усиливалась — было сложно лежать, переворачиваться. Даже вздохнуть нормально, чихнуть или откашляться — сразу резкие боли.
Через пару дней стало совсем тяжело, потому что камера была переполнена и я спал на полу. Я знал, что надо долбить сотрудников, чтобы меня посмотрели. Медработники приходили несколько раз. Первая даже не дала обезболивающее, вторая вывела на осмотр, потыкала несколько раз мне в бок и, раз я не корчусь от боли, сказала: «У тебя просто ушиб — ты бы уже тут согнулся, если бы была серьезная травма».
Ковидом болела вся камера — кто-то сильнее, кто-то легче — и я его тоже подхватил. Где-то на 12-й день меня и еще двух мужчин (они как раз болели очень тяжело) вывели в другую камеру. Потом меня одного погрузили в автозак и повезли в больницу в Боровляны, хотя тем двоим было намного хуже.
В Боровлянах меня осмотрели, сделали снимок — врач зафиксировал побои (у меня были синими задница и ноги еще с задержания), обнаружил, что у меня сломаны ребра, помимо подтвержденного COVID-19. И настоял: назад на Окрестина меня везти нельзя, я остаюсь. Конвой очень расстроился.
Сначала меня положили в общую палату, кажется, восьмиместную, пристегнули наручниками к кровати, вкололи снотворное — и я вырубился. Разбудили утром, потому что вышестоящее начальство потребовало выделить мне отдельную палату — «нельзя, чтобы задержанный лежал со всеми». Хотя больница была переполнена людьми. Врачи были очень недовольны, но меня перевели.
Палата была в красной зоне. Конвоиров обязали сидеть со мной в защитных костюмах, бахилах, перчатках, двух масках и щитке. Поверх этого всего они надевали бронежилеты, рации и ремни с пистолетом и газовым баллончиком. Так я стал их узником на две недели. Их очень напрягало, что нельзя выйти покурить, что вообще надо со мной сидеть смены по 12 часов (после этого они менялись). Когда врачей и медсестер не было, они маски и щитки снимали: «Все фигня. Пофиг на докторов — мы не будем потеть». В итоге за две недели пару человек из всех, кто ко мне приезжал, слегли с ковидом.
Мне раз в день делали капельницу и один укол в живот. Не выписывали только под предлогом, что должны зажить ребра. А чтобы они нормально срастались и не травмировали легкие, нужно было регулярно делать дыхательные упражнения, тем более еще и коронавирус. Они простые — надувать-сдувать шарик, через трубочку дуть в бутылку с водой. Но это было невозможно, потому что все время я был прикован двумя наручниками к кровати. В таком положении постоянно затекают руки, спина.
Господа, которые меня охраняли, отказывались меня отстегивать, чтобы я хотя бы сел на кровать и надувал этот шарик. В ответ: «Не положено». Врачи сокрушались, что я не выздоровею, что не срастутся нормально ребра. Эти господа грубо отвечали, что им все равно и по уставу я должен быть всегда прикован. Их не волновало, что мне нужно лежать на животе и расхаживаться. Бабушка-медсестра принесла мне яблоко — «не положено». Другая санитарка предложила журнал мне дать — «не положено, все, начитался, это бандит». «Ну как же? Что он сделает, куда убежит? Он же здесь, можно ему газетку дать? — Не положено!» Зато сами они с удовольствием кушали, когда санитарки их подкармливали!
«Одну руку мне отстегивали, когда приносили еду. Две — только если надо было в туалет»
Каждый день начинался с того, что новый конвой получал бумаги по мне. Тогда еще мое дело не было выделено в отдельное производство, и вверху были перечислены все статьи протестующих — от терроризма до оружия. И начиналось: «О, так ты надолго поедешь! Ну, и чего ты добился? Сколько тебе заплатила котлетная твоя? Нисколько? Так ты, лошара, еще и бесплатно попал! Надолго поедешь — тут статей минимум на „пятнашку“. Что тебе, в культуре твоей было плохо?» И почему-то на полном серьезе они эту историю гнали нон-стопом. Было четыре или пять смен, и каждый раз одно и то же: «Ну что, Богданов, поедешь надолго. Знаешь "Волчьи норы" (так называют колонию усиленного режима № 22 в Ивацевичах. — Прим. ред.)? Там тебя быстро нагнут».
Как я быстро понял, по их правилам, у них всегда должен был быть со мной визуальный контакт. Одну руку мне отстегивали, когда приносили еду. Полулежа-полусидя я ел. Две — только если надо было в туалет. Тогда они втроем вели меня, заходили в туалет, смотрели, как я писаю. Умыться мне надо — тоже стоят за спиной и ждут, пока я умоюсь.
В больнице они определили, что мне, как и на Окрестина, вообще не положены передачи. И мама, и адвокат пытались передать вещи, потому что я уже две недели находился в тех же носках, трусах, легкой шмотке, в которой меня забрали из дома. Ну и какие-то средства гигиены — зубную щетку, пасту, те же щипчики, потому что ногти отросли. Все это приняли, но мне не отдали. Врач очень долго настаивал, чтобы мне позволили помыться. И уже просто сказал, что не будет осматривать, потому что я воняю. Только в конце второй недели мне разрешили на пять минут залезть в душ и одеться в ту же одежду.
Коммуникацию врача, медсестер со мной максимально запрещали. Но всем было интересно, что это за маньяк лежит: прикован наручниками, весь грязный, в вонючей одежде, борода и усы отросли, с когтями, его еще и сторожат с автоматом и пистолетами (смеется). Персонал не знал, что это всего лишь диджей! Хотя позже мне рассказали, что с врачами общалась мама, волонтеры, и они понимали кто я такой.
Источник: Zerkalo
