Сегодня мы поговорим о том, как устроена жизнь на зоне под название Беларусь. Тут есть три барака, который населяют три абсолютно разные группы беларусов: ебатьки, хатаскрайники и свободные граждане. Оккупационная администрация всячески пытается установить полный контроль над ситуацией, но очень боится повторения бунта. Она знает, что мирным он уже не будет.
Добрый вечер, дорогие радиослушатели. В эфире «Радио Гаага», выпуск третий.
На нашей зоне три барака. Администрация зоны живет жирно, малочисленна, но хитра, очень боится повторения бунта. Остальные — заключенные, заложники, даже те, кто вроде бы на воле, даже те, кто присягнул фюреру.
Устройство зоны следующее: в первом бараке — активные бунтовщики, во втором — нейтральные, «моя хата с краю», «отъебитесь от меня со своей политикой», в третьем — силовики, вертикаль, бюджетники и ебатьки. Фанатиков среди них тоже немного, в основном ссыкуны, притворяются ради положения, но за красно-зеленый погибать не готовы. Обычные заключенные, но условия содержания помягче.
На зоне атмосферка раскаленная, внешне вроде как обычно, поезда ходят, самолеты, правда, уже не летают. Задача немногочисленной оккупационной администрации — продолжать управлять заключенными, не допустить повторения бунта в лагере. Они знают, второй бунт мирным уже не будет, no no no. Успех такого бунта — в участии зеков из всех трех бараков, поэтому разделить, вернуть разобщенность, не дать сговориться на прогулке, обеспечить отсутствие контактов, «разговорчики в строю».
Первый барак для санитарно-идеологической обработки потерян навсегда. Эти — стойкие, ценностные, твердые, их только душить и ломать через колено, выдавливать за границу. Не наши, классово чуждые, сразу видно, посмотри, как вилку держат, как одеваются, как выражаются. Лишние люди. На них, конечно, вся экономика держится, все мозги у них, но сейчас не до экономики, сейчас задача экзистенциальная. Власть не удержать — значит, самому присесть с позором и надолго, какая уж тут экономика?
Третий барак — вроде как свои, свободы не требуют, самодержавию не возражают, материал человеческий, конечно, так себе, туповатые, но легковерные. Им про Украину наплести, про фашистов с БЧБ, штампов советских в тарелочку, чарку, шкварку, пугачиху, и замазать их кровью, пытками, беззаконием, общим грехом, рассказать им, как их все потом порвут-повесят, внушить, что он единственный гарант, что только он их защитит, только он всех отмажет. Но разговорчики их записать на всякий, пленочку в сейф, компроматом запастись. Ну и пряников подкинуть, пообещать что-нибудь по мелочи, потом сказать, мол, так и так, я бы с радостью, исполнить не получилось, свалить все на козни Запада и подрывную деятельность змагаров из первого барака.
Средний, второй барак, аполитичный, раньше всегда был под контролем. С ними раньше было проще всего, вопросов не задавали, жили себе тихонько, абы не было войны, но тут вдруг взбунтовались в две тысячи двадцатом. Ну не может быть у них твердых убеждений, ну я же знаю, я же помню, крутил ими раньше как хотел. И тут вдруг на тебе — домохозяйки голоса поотдавали. Где-то, наверное, просчитался, закрутился по делам, заигрался в хоккей, упустил, недосмотрел. Наверное, их кто-то из первого барака охмурил, взбаламутил. Нужно вернуть. Если их вернуть, можно и гайки чутка отпустить, а там, глядишь, и с Западом снова договориться, а то бабло кончается быстро. Запад ненавижу, педиков этих, тьфу на них, но бабло там дешевле. Ну ничего, дайте время, раньше же прокатывало. Им покажи только картинку, Западу, покажи им картинку, что второй барак любит фюрера, запутался просто. Нужно с ними поработать, развести их. Но как? Раньше хватало небольших поблажек, а теперь свободы, понимаешь, захотели. Прямо зараза какая-то из первого барака пришла, инфекция. Это все эти городские штучки, независимые СМИ, айфоны-плафоны. Инфицировали буржуазной заразой. Ну ничего, теперь их только страхом, показать им наглядно, что бывает с зеками из первого протестного барака, на испуг взять, на измену подсадить, и звук погромче выкрутить из гестапо, чтобы вопли и стоны слышали и дрожали, а в другое ухо тем временем нашептывать: «Черное — это белое, черное — это белое, свобода — это несвобода, правда — это ложь, не было пыток, не было, не было, не было, померещилось вам, переворачивай давай страницу, переворачивай, давай помогу, вот-вот-вот, умница». И процессы показательные транслировать из первого барака, сроки чтобы сталинские, тюрьмы пожестче. Так подержать их у экранов, а потом спросить: «Ну что, второй барак, полезете еще в политику? Признаете теперь меня, полюбили снова, или еще поддать? Хватит? Ну на-ка бумажку, распишись». Про яйца стальные на камеру, сюда говори, в микрофон, и шмон каждую ночь, собрать все символы, запретить на уровне цвета, с этих, с этих символов все и начинается разложение. «Второй барак незакаленный, просто подражает моде, за инфлюенсерами, мать их, потянулся. Второй барак будет мой,» — думает упырь, — «просто время нужно, терпение, демонстративная жестокость к первому бараку и последовательность, пока второй не взмолится, пока сам не попросится обратно за колючку в красно-зеленый лагерь. А там уже легче, второй барак плюс третий равно устойчивость. Вот так власть и сохраним, терпение и нажим, Кремлю ни шиша, а педики с Запада приползут за стол переговоров, признают, никуда не денутся, засунут свои убеждения куда подальше. Real politics, так сказать, правда, Макеюшка? Иди сюда, за ушком почешу, на тебе сахарок».
Так думает эта гнида, выстраивает вот такие планы. Нарышкину знаешь, что сказал в прошлом году? Вот цитата, как докладывает разведка. Нарышкин спрашивает: «Что будете делать, Александр Григорьевич? Положение у вас — не позавидуешь». Лукашенко: «А что мне делать? Я в порядке. Силовики мои, выборный процесс мой, экономика моя. Я здесь до двадцать пятого года».
Самоуверенно, не правда ли? Дерзко, зная, что реальная поддержка — процентов 25. Ну прямо игрок, мастер покера. Бессовестный, презирающий людей, но талантливый игрок, надо отдать должное. «Да,» — думает он, — «сейчас положение тяжелое, но я же знаю этих рабов, изучил их за 26 лет, притерпятся. Я помню, как-то встал с утра и переименовал улицы. Прислушался, ну что, бузит там кто-нибудь, нет? Два голоса? Ха-ха, с такими можно делать все, что хочешь, главное, последовательно и жестоко, жестоко и последовательно, тогда стокгольмский синдром обеспечен. Полюбят насильника, повесят портрет во втором бараке, никуда не денутся. А на первый барак наплевать, лишние люди, без них спокойнее, хоть и беднее».
Ну а вы как думаете, дорогие радиослушатели, получится у него снова загипнотизировать второй барак? Продолжение в следующей передаче. Оставайтесь на нашей волне, а теперь, традиционно, музыка, фрагмент Седьмой симфонии Шостаковича «Марш фашистов».
